Ходил по свету песенник. И сказочник по свету ходил. Вот как-то встретились они, стали вместе ходить. И так уговорились: один песни поёт, другой сказки сказывает. Кто что заработает, пополам делить.
Пришли в одно село, завернули в шинок, где мужики гуляли. Песенник и начал песни петь. Весёлую запоёт — мужики ногами притопывают, в пляс пускаются. Запоёт печальную — мужики принахмурятся, в чарку слёзы роняют. Кончил песенник петь, мужики хвалят: «Отродясь мы этаких хороших песен не слыхивали», — и надавали медных денежек, кто сколько мог. А сказочника и слушать не стали. Вышли из шинка, песенник и говорит:
— Песня — правда, а сказка — вздор. Через песни ты мой хлеб ешь, а не я твой.
— Погоди, — отвечает сказочник, — больно спешишь. Где правда, где вздор, впереди видно будет.
Идут они по селу, а уже завечерело. Видят — в одной большой избе-пятистенке все окна светятся.
— Вот сюда зайдём! — сказочник говорит.
А там девки да молодые жёнки на беседу собрались. Которые кудели прядут, которые вышивают… Парни около девок крутятся. Стал сказочник сказки сказывать. Весёлую расскажет — все смеются. Страшную говорит — все и дохнуть боятся, девки друг к дружке жмутся. Кончит сказочник одну, ещё просят. Допоздна рассказывал. Накормили их досыта, да ещё кто кудели дал, кто пряжи. Вышли из избы, сказочник и говорит:
— Нет, брат, сказка правда, а песня вздор. Это ты через мои сказки хлеб ешь.
Тут они и заспорили. Песенник своё твердит, сказочник — своё. Спорили, спорили и на одном согласились: надо такого человека найти, чтобы их рассудил. Стали судью искать. Ну, им люди и посоветовали, сказали, что за рекой, на пчельнике, живёт старый пасечник, он дольше всех прожил, больше всех знает. Он и решит спор. Переехали реку, пришли к пасечнику.
— Можешь ты нас рассудить? — спрашивают.
— А какая у вас тяжба?
— Такая и такая… — И всё ему рассказали.
Пасечник и говорит:
— Ну, садитесь, добрые люди. Я вас рассужу. Только вперёд покажите, кто что умеет. Кому первому начинать?
— Начинай ты, — говорит песенник сказочнику.
— Ну что ж, — сказочник отвечает.
Сел поудобней и начал. Была б у меня хата тёплая да перина мягкая, сидел бы в печи хлеб пушистый, а в жбане был бы квас кислый, наелся бы я, напился да всю бы ночь байки баял, сказки сказывал. Это присказка, а сказка впереди.
Жил мужик ни бедный, ни богатый, и был у него единственный сын, а жена давно померла. Отец один сына растил, берёг да лелеял, ничего для него не жалел. И вырос сынок парням на удивленье, девкам на загляденье.
Дорос до совершенных лет, тут отец и задумал молодца женить. Присмотрел в соседнем селе сыну пару: красивую девушку, статную и не бедную. Поговаривали люди про её семью всякое, да мало кто что скажет, всех не переслушаешь! Вот поженили их, свадьбу, как положено, сыграли. И повезли молодую в дом к жениху, чтоб хозяйкой там была. Приданое за ней дали хорошее, всё новое, неношеное. Смотрит молодой, примечает — новое-то всё новое, а вот зачем молодая метлу с собой прихватила, да ещё старую, прутья в ней пообломаны, повытерты. Молодой и думает: «Неужто я своей жёнушке новой метлы не сделаю?! Завтра же с утра навяжу хоть три, хоть десять мётел. Пускай метёт, сколько душе угодно». Легли они спать. Только задремал молодой муж, чует — жена с постели тихонько поднимается. Он один глаз приоткрыл, А она шасть к запечку, где метла стояла, берёт её да верхом садится.
Тут уж он и второй глаз открыл, глядит в оба. Недоброе, видно, затевает! Она заслонку у печки отслонила, собирается на метле через печь в трубу вылететь. Вскочил он — да за метлу.
— Стой, ведьма, никуда не полетишь! И ведьмачить не будешь! Изломал метлу и прутики разбросал. Она схватила от той метлы прутик, хлестнула его и крикнула:
— Я как была ведьмой, ведьмой и останусь! А ты был человеком, а теперь псом побегаешь.
Вот пёс входит, в зубах у него ложка, на ложке уголёк тлеет. И подносит тот уголёк хозяину трубку раскурить. У панов много времени на забавы, да и забавам конец приходит. Отпраздновали именины, разъехались гости. А главный управляющий остался и принялся просить пса себе в подарок.
Хозяин думает шуткой отговориться:
— Чтобы именинникам подарки делали — знаю. И сам сегодня подарки получил. А чтобы гость у именинника подарка требовал — такого не слыхивал. Главный управляющий своё гнёт: отдай да отдай ему собаку. Рассердился управляющий, сказал:
— Не достанется тебе мой пёс! И главный рассердился:
— Коли так, мне не достанется и твоим не останется!
Вскочил в коляску, поскакал к самому князю. Что он князю наговорил, они вдвоём знают, а только утром уже от князя к управляющему слуги были посланы со строгим наказом: сейчас же пса князю представить.
Батраку с управляющим не спорить, а управляющий против князя ничего не смеет. Отдал он пса, да ещё низко кланялся. Князь в комнатах пса держать не стал. Сколотили по его велению конуру, просторную, тёплую — к зиме шло дело, во дворе канат протянули, чтобы псу на цепи кругом бегать.
Неспроста так князь сделал. Трёх лет не прошло, как женился князь. Через год родила княгиня сына, и — вот беда! — в первую же ночь пропал младенец, неведомо как, неведомо куда. Никто ничего не слыхал, никто ничего не видал. Искали, искали и следа не нашли. А теперь княгиня опять ребёнка ждёт. Мало ли что случится? Князь так думал: если пёс и вправду такой умный, как рассказывают, может, хоть он устережёт от беды неведомой.
Так оно и шло: пёс днём на цепи бегал, еду ему подавали прямо с княжеского стола. Ночью с цепи спускали. Вроде бы вольней, да двор княжеский — что твоя крепость: ограда высокая, ворота на засовы заложены, замками замкнуты. Затосковал пёс, обидно ему, всё-таки он человек! Может, и убежал бы, как-нибудь изловчился, да жаль ему княгиню молодую. Слышал он, как слуги меж собой толковали, что первого её младенца унёс неведомо кто: то ли цыгане, то ли нищие, то ли нечистая сила. «Поживу пока», — думает.
Замолчал тут сказочник, остановился дух перевести. А песенник его торопит:
— Давай говори скорей! Охота знать, что дальше было.
Усмехнулся сказочник:
— Зачем тебе слушать, как я вздор горожу?
— Вздор не вздор, а ты скажи, уберёг пёс младенца или не уберёг. И что с ним потом было?
— Э, нет, — покачал головой сказочник, — зима за весной не наступает, в середине лето да осень будут. И сказка своим чередом идёт.
— Хочешь слушать, так слушай, — пасечник сказал. — А слову не мешай.
Песенник замолк. Сказочник опять сказывает. Через какое-то время родились у княгини два сына. Князь от счастья себя не помнит. Созвал на радостях гостей. Пьют, едят гости, и князь с ними. Слуги гостям подносят и себя не забывают. Пировали почти до полуночи. Потом разошлись, огни погасили, спать легли.
Князь говорит:
— У нас пёс надёжный, устережёт! — и тоже заснул.
Не знал он, что слуга за гульбой да весельем забыл собаку на ночь с цепи спустить. >Бегает пёс вокруг двора по канату, цепью бренчит. Только полночь минула, сам собой замок на воротах открылся, сам засов отодвинулся. Крадётся в усадьбу ведьма, да прямо к дому. Признал сразу эту ведьму пёс — жёнка это его, та, что псом его оборотила. Рвётся он с привязи, но крепко канаты свиты, прочно цепь скована. Стал канат перегрызать. До половины перегрыз.
А ведьма уже из дому выходит, двух младенцев к себе прижимает. Рванулся тут пёс что было силы — лопнул канат. Зарычал пёс, на ведьму бросился. А у той руки заняты, она младенцев держит, ногами его пинает, к воротам пробивается. Рвёт её пёс острыми клыками, а следу не остаётся и кровь не течёт.
Так бы и унесла детишек, да когда она уже у самых ворот была, запели первые петухи. Тут она младенцев и бросила, сама в ночной тьме будто растаяла. Пёс подобрал младенцев, отнёс их в конуру и сам рядом прилёг. Обхватил лапами, телом своим греет. Ведь мороз на дворе, стужа лютая. На рассвете проснулся князь, встал, пошёл своих сынков проведать. Смотрит — обе колыбельки пустые, княгиня спит, и няньки спят.
— Ах, — закричал князь, — пёс окаянный! А я-то на него надеялся! Лучше бы я сам глаз не сомкнул, верней бы уберёг!..
Схватил двустволку заряженную, выбежал на крыльцо. Не раздумывая долго, вскинул ружьё — бах по конуре из одного ствола. Да сгоряча не попал. Тут пёс младенцев лапами расшевелил. Они и заплакали.
Как услышал князь жалобный плач своих деток, чуть ума не решился. Бросился к конуре, ребяток слезами обливает, пса целует, благодарит.
На выстрел уже все домочадцы выскочили, детишек унесли. И по приказу князя в тот же день надели на пса богатый ошейник, шитый шелками, самоцветными каменьями изукрашенный.
Да пса княжеская милость не радует, лучше бы ему волю подарили! «Ну, ладно, — думает, — дождусь ночи, сам как-нибудь убегу. Я своё дело сделал!» Пришла ночь, полночь с собой привела. И опять, как вчера, сами собой ворота растворились. Жёнка его появилась.
— А, — говорит, — тебе псом неплохо живётся. Вишь, как тебя разукрасили! Слушай же меня: ты мою летучую метлу изломал, младенцев у меня отнял, я больше над ними власти не имею… А над тобой имею!
Хлестнула его прутиком и проговорила:
— Побегал ты псом, теперь птицей полетай! И оборотился пёс соловьем. Да не серым соловушкой, а птицей красоты несказанной, невиданной. Шелка да каменья, что на ошейнике были, засияли перышками разноцветными.
Поднялся на лёгких крыльях соловей, вокруг княжеского двора облетел, сам себе жалуется:
— Было бы время тёплое, лето красное, хорошо бы я прожил. Куда захочу — полечу, где вздумаю — поклюю да воды попью. А теперь зима лютая, стужа великая, все поля, все луга снегом закалило. Ни согреться, ни прокормиться… Чем так мучиться, лучше разом с жизнью расстаться!..
Сложил крылья и пал камнем на землю. Да какой у птахи вес?! Не убился он, даже не расшибся. Что же делать! Надо дальше жить. Забился под стреху, ночь переждал. Утром полетел, куда крылья понесли, куда ветер направил. Прилетел в крестьянский двор, а там скирда гречки стоит. Да вся частой сетью-сильём оплетена сверху донизу, чтобы птицы зерно не клевали. Наша птаха думает: «Хоть с голоду, хоть в силках—всё одно пропадать! Может, зёрнышко изловчусь ухватить!»
Ухватил одно зёрнышко, второе склевал, а на третьем в силках запутался. Что больше бьётся, то крепче волосяные петли держат. На ту пору вышел из избы хозяйский сын, мальчишечка-малолеток. Приметил птицу, сказал:
— Как же тебя, бедную, глупую, догадало в силках запутаться? Освободил её и в дом принёс.
А у того мальчишечки сестра была старшая, тихая да ласковая. Глянет — на сердце теплеет, усмехнётся — в тёмной комнате просветлеет, будто солнышко из-за облака выплыло.
Увидела сестра птицу и говорит:
— Подари мне, братец, соловейку. Я тебе отдарю, чем захочешь.
Мальчишечка отвечает:
— Бери так, коли понравилась.
Понесла девушка соловья в горницу, посадила в клетку. Смотрит — запечалилась птица, голову набок свесила. Тут девушка дверцы растворила и говорит:
— Скучно тебе, видно, в клетке сидеть, полетай хоть по горнице. Была б весна, я б тебя на волю отпустила.
Соловей полетал по горнице, потом сел на клетку и запел. Так запел, что не слушаючи заслушаешься. Девушка вздохнуть боится, как бы той песне не помешать. Ровно жалуется соловушка на долю горькую, а какая та доля — не понять девушке. Смутно у неё на душе, роняет она слёзы, как берёза по весне, если кору надрезать.
Кончил петь соловей, девушка слёзы утёрла и говорит:
— Часто в наш сад птахи залетают, песни свищут. А такой песни, как ты спел, не слыхивала. Не ведаю, кто ты таков, а только не птица. Чует моё сердце — человек ты. Чуть промолвила, стал перед ней молодец — плечи широкие, кудри льняные, глаза голубые.
Не успел молодец слово сказать, зашуршало что-то за печкой — и выползла оттуда змея, гадюка чёрная. Испугалась девушка, удивилась: откуда среди зимы змее взяться?! А змея прямо к молодцу ползёт, жалом грозится. Молодец не растерялся, наступил гадюке на хвост, стал заговор говорить:
— На синем море-океане стоит камень Алатырь. На том камне растёт яблоня. На той яблоне змеиное гнездо. В том гнезде — три шерстины: шерстина чёрная, шерстина белая, шерстина красная. На тех шерстинах лежит змея-скурлупия, ведьма лютая. Найдут на тебя, ведьма, три тучи, тучи грозные — одна каменная, другая водяная, третья огненная. Каменная побьёт, водяная утопит, огненная спалит. Не будет тебе места ни во мхах, ни в болотах, ни в гнилых колодах, ни в тёмных лесах, ни в зелёных лугах, ни в быстрых реках, ни в крутых берегах, ни в жёлтых песках, ни за межой, ни под межой, ни в траве, ни в крапиве. Этим разом, добрым часом плюю и дую на тебя, бесстыдную. Сгинь, ведьма, пропади!
Зашипела гадюка, свилась кольцами и дух испустила.
— Кто тебе та змея? — спросила девушка. — Почему на тебя зло имеет?
Тут рассказал ей молодец всю правду, как есть. Что я вам баял, то и она услышала. Устал я сказывать, да и сказке скоро конец — что долго говорить! Полюбилась молодцу девушка, и он ей полюбился, как водится.
Невестины родители молодых благословили, свадьбу сыграли. Пожили недолго, потом муж сказал жене:
— Один я у отца; верно, крепко он тужит, думает, меня и на свете нет. Поедем к нему, его старость покоить. А твоим отцу с матерью утеха останется — их сынок, твой братец родимый.
Как молодой муж сказал, так и сделали. К отцу поехали, хорошо зажили, а сейчас ещё лучше живут. Кончил сказочник сказку сказывать. Сидят все трое, молчат. Потом песенник говорит:
— Ну, брат, твоя взяла! Сказка — правда, а песня — вздор. А сказочник не соглашается.
— Как же песня — вздор, если через песню с человека заклятье спало. Отозвался тут пасечник:
— Что ж вас судить, добрые люди, раз вы сами меж собой всё рассудили. Идите, народ радуйте. Когда вместе, когда поврозь, как придётся.
